Новости
65-летний активист и борец за права политзаключенных Михаил Кригер, осужденный на 7 лет колонии за «оправдание терроризма» и «публичное возбуждение ненависти и вражды», голодает уже 44-й день, пытаясь добиться, чтобы его перестали изолировать от других заключенных. Последние два месяца Кригера поочередно помещали то в ШИЗО, то в одиночную камеру, ничем не отличающуюся от штрафного изолятора. В этой камере его держат до сих пор. Михаил пьет только воду и чай, и, по словам правозащитников и близких, очень похудел и ослаб, но намерен идти до конца. Почему Кригера пытаются изолировать от других заключенных, как проходят дни его голодовки и что о происходящем думают правозащитники и близкие активиста — в разборе The Insider.
«Единственное требование — чтобы не держали в изолированном помещении»
«Из вчерашнего сообщения адвоката известно, что из-за слабости Михаил больше не гуляет, <...> но просит за него не беспокоиться», — пишут в группе поддержки 65-летнего активиста и борца за права политзаключенных Михаила Кригера.
Михаил объявил голодовку 25 сентября. С 10 октября перешел на сухое голодание. А спустя почти две недели, 23 октября, опять начал пить воду и чай, однако возвращаться к еде он пока не намерен. И всё из-за невыносимых условий содержания: два месяца его пребывание в колонии чередовали с заключением в ШИЗО и одиночную камеру. Последняя почти ничем не отличается от штрафного изолятора. Так, 9 октября Михаила перевели в помещение, которое размером лишь немного превышало ШИЗО, но в целом, это было «то же ШИЗО, тюремщики просто-напросто отстегнули от стены кровать», а потом — снова пристегнули, и так — по кругу (1, 2). Но чаще всего штрафной изолятор и камера, где Михаила содержат отдельно от остальных, — это одна и та же камера.
«Требование Миши заключается в том, чтобы его не держали в изолированном помещении, вопреки общему порядку, — объясняет руководитель проекта “Поддержка политзаключенных. Мемориал“ Сергей Давидис. — Это его главная и единственная претензия к администрации. Если его положат в медсанчасть (а в какой-то момент это случится), то он прекратит голодовку, поскольку это будет хоть и временным, но отказом сотрудников от его изоляции».
Камеру, где содержат Михаила, администрация колонии не приравнивает к одиночной. Они называют ее «безопасным помещением», куда активиста определили, руководствуясь «благими намерениями»: якобы Кригеру могут угрожать другие заключенные, которые не согласны с его позицией, и поэтому ему опасно находиться в отряде.
«Михаил полагает, что никакой угрозы нет, и, несмотря на дискуссии, которые имели место быть с другими узниками, они не переходят разумные грани [в плане насилия]», — отмечает Давидис.
Правозащитник считает, что изоляция Кригера может быть связана с предвзятым отношением администрации к политзаключенным как таковым: в колониях к этой категории осужденных традиционно относятся «с опаской», боясь, что они могут повлиять на других. «К тому же у работников колонии есть свое представление о “порядке”: в их понимании тюрьма — не место для политических дискуссий и “крамольные” мысли там звучать не должны».
Не исключено и другое: сотрудники ИК-5 в Орловской области опасаются, что если в руководстве ФСИН заметят, что Кригер продолжает открыто выражать свои взгляды, а руководство колонии этому не препятствует, то ответственность за его высказывания (в том числе в переписке) ляжет непосредственно на них.
Сам Кригер на 44-й день голодовки заметно ослабел. «Конечно, это сказывается на человеке. Он ощущает упадок сил и хуже себя чувствует», — рассказывает Давидис.
Будучи человеком, который считал голодовку «отчаянной акцией, вроде смертельной атаки камикадзе», теперь Михаил не видит иного способа борьбы за свои права, кроме как отказаться от приема пищи: принудительная изоляция сильно сказывается на его психологическом состоянии, и это бьет сильнее, чем физические лишения.
«Он человек активный, оптимистичный, всегда ориентированный на коммуникацию, на поддержку других. У меня нет свидетельств о такой его роли в колонии, но я думаю, что Миша не изменяет себе, поэтому ему психологически дискомфортно находиться одному. Для него это тяжелое, необоснованное ограничение», — рассуждает Давидис.
Осложняет положение Кригера и проблема с перепиской в колонии — ему перестали выдавать бланки для ответа, которые уже оплачены отправителем. По словам правозащитника, администрация колонии объясняет это тем, что заключенный должен использовать только те бланки, которые были им оплачены самостоятельно, а это — дополнительные сложности. «Понятно, что это небольшие деньги и их можно найти, но лимит у него, как и у всех заключенных, невелик. А он отвечает многим, и несколько сотен рублей оказываются значительными».
«Ждем следующего звонка с надеждой»
Несмотря на голодовку и вынужденную изоляцию, Михаил старается быть оптимистичным. 16 октября на встрече с адвокатом он даже «предложил показать, как прыгает на одной ноге». Тогда шел 22-й день голодовки, но Кригер никак не выдавал беспокойства — ни в разговорах с адвокатами, ни позднее — с близкими. По словам Давидиса, Михаил не склонен жаловаться на судьбу. «Он всегда говорил, что все нормально, — настолько нормально, насколько может быть в этих условиях. Был бодр. И эту бодрость транслировал своим товарищам по переписке и родным».
За время голодовки Кригер как минимум два раза смог созвониться с дочерью. «Кроме изоляции, в других правах (в том числе в звонках) его не ограничивают. То есть он находится в этой камере, аналогичной ШИЗО, но без тех ограничений, которые предусмотрены УИК [при режиме ШИЗО]», — поясняет Давидис.
По словам Екатерины, дочери Кригера, во время видеозвонка они говорили о детях — Кригеру интересно, как проходит жизнь его внуков.
«Мы с ним минут 7–8 проговорили. Голос севший, осипший. Сказал, что из-за голодовки, а не из-за неотапливаемого помещения <камера, где держат Михаила, не отапливается, по информации группы поддержки — The Insider>. Когда говорили с ним, по лицу было видно, что сильно похудел. Но ни разу мне ни на что не пожаловался», — рассказывает она.
Михаила возили на обследование в гражданскую больницу, взяли анализы, однако, как пишет Екатерина, «о результатах [исследований] ему никто не говорит — говорят сопровождающим», поэтому точной информации о состоянии здоровья активиста ни у родных, ни у правозащитников нет. Сергей Давидис полагает, что как только оно станет критическим, Кригера сразу госпитализируют.
Второй звонок состоялся неделю назад, 30 октября. Как рассказывает Екатерина, на этот раз Михаил общался без видео. «Это был день рождения моего старшего сына. Голос у него был сиплый, но бодрый. Поздравил, пожелал того-сего. Как обычно — с юмором».
Родные уговаривали Михаила начать есть, но он продолжает стоять на своем: «Только если “переведут в барак или в больничку”. Ждем следующего звонка с надеждой, что перевели, и мои ребята, да и я сама, увидим его живым и здоровым», — отмечает она.
Дочь Кригера также не понимает, с чем связана эта принудительная изоляция. Незадолго до первой отправки в ШИЗО у Михаила должно было состояться длительное свидание с семьей, но этого так и не случилось.
«У нас было назначено свидание с 21.09 по 23.09. Ближе к 16-му мы с ним говорили — обсуждали, что ему привезти, какие вкусняшки. А дальше — стало понятно, что свидания не будет, — ШИЗО. Потом еще ШИЗО, потом эта одиночка, которая глобально не отличается от ШИЗО. Для “безопасности”. Какой такой безопасности, если он голодовку объявляет, чтобы вернули в барак?.. Голодовка была объявлена позже, чем первое ШИЗО, но в том числе из-за срыва свидания», — пишет она.
После суда, когда Михаила перевели в колонию, Екатерина полагала, что там ему будет лучше, чем в СИЗО, — в колонии больше возможностей для коммуникации и связи. «Это какая-никакая, но жизнь. Больше людей вокруг, больше выбора, с кем общаться. Кислород, что важно для некурящего папы, свидания и видеосвязь», — говорит она; но теперь и этого активиста лишили.
«Папа знал, что арест может произойти в любой момент, но не уехал»
Основанием для задержания Кригера стали посты и комментарии в Facebook, написанные им еще в 2020-м году: в одном из них Михаил упоминал студента-анархиста Михаила Жлобицкого, который взорвал себя у здания УФСБ по Архангельской области, а в другом — говорил о своей ненависти к Владимиру Путину.
«Ни от кого не скрываю свою лютую ненависть к режиму, чекистам, его установившим и лично к Путину В.В. И поверьте мне, когда и если я доживу до повешения этой ГБшной гниды, то изо всех сил буду бороться за право участвовать в этом духоподъемном мероприятии», — писал он в одном из комментариев на своей странице.
В итоге Михаилу вменили «оправдание терроризма» (ч. 2 ст. 205.2 УК) и «публичное возбуждение ненависти и вражды с угрозой применения насилия» (п. «а» ч. 2 ст. 282 УК РФ) — якобы Кригер посягал на «на жизнь государственного деятеля, президента России Владимира Путина».
«Человек с такой позицией является раздражающим фактором для существующей власти, — говорит Сергей Давидис. — Теми, кто осуществляет репрессии, изоляция Кригера от общества воспринималась как нечто необходимое. Он резко высказывался о власти, о войне, о Путине лично, и для них это стало отличный поводом, чтобы поставить галочку, продемонстрировав свою эффективность в борьбе с врагами режима».
Михаил начал заниматься политическим активизмом еще в 1990-е. В 1991 году, во время августовских событий, он и его первая жена Вера Францевна (как она была известна в кругу активистов) защищали Белый дом. «Родители выходили под танки. К нам постоянно приезжал кто-то из их друзей, в том числе из той же “ДемРоссии”», — рассказывала «Берегу» дочь Кригера Екатерина.
Во время чеченских войн он также неоднократно выходил на протесты. На одном из митингов против второй чеченской кампании встретился со своей второй женой — активисткой Айшей Астамировой. Первая жена Вера на тот момент скончалась от рака. В дальнейшем Айша поддерживала Михаила во всех его начинаниях. «Мы несколько лет по четвергам стояли в пикетах на Пушкинской», — делилась она в разговоре с «Берегом». Однако расписались они только в мае 2024-го года — когда Кригер уже был в колонии.
«Прошло всё нормально. В окошечко для передач мы известили Мишу, что он уже женатый человек и должен поставить свою подпись в бумаге о регистрации брака <Акт о гражданском состоянии подписывался и вносился в дело Михаила без его присутствия — The Insider>. Передали в окошко эту бумагу, Миша подписал ее. Разрешили подержаться за руки, и всё», — рассказывала Айша в разговоре с «Мемориалом».
Активист был близок и к Борису Немцову, поддерживал его, а после убийства политика в числе первых дежурил на Большом Москворецком мосту, у мемориала.
«Я тогда сказала папе: “Давай уедем. Вместе”, — пишет Екатерина. — Папа сказал: “Нет”. Что арест может произойти в любой момент, знали все. И папа знал. Но не уехал. Это вид людей такой — очень честных и справедливых. Готовых за убеждения свои страдать, доказывать, но не убегать».
Сам Кригер в беседе на «Радио Свобода» в августе 2017 года говорил, что считает эти дежурства своим гражданским долгом:
«Я хочу там находиться. Для меня это не нагрузка, я реализовываю свои желания. Для меня это еще и возможность показать тем пацанам (по-другому я их назвать не могу, просто уголовники, извините), которые сидят внутри Кремлевской стены, что мы здесь, что мы всё помним, что мы ничего никогда не забудем, и когда-нибудь придет время, когда мы вспомним всё, что они тут натворили».
Дежурства на Большом Москворецком (Немцовом) мосту организовывало демократическое движение «Солидарность», членом которого был Кригер.
Состоял он и в «Союзе солидарности с политзаключенными», который занимается сбором средств для обвиняемых по политическим статьям. На массовых акциях в Москве Михаил сам собирал деньги — обходил всю толпу с большим ящиком на груди. Давидис вспоминает, что это всегда было непросто:
«Сложное дело — подходить к людям, просить, но Миша принимал на себя это бремя работы. Учитывая его склонность к коммуникации, для него это было, может быть, менее тяжелым, чем для кого-то еще».
В 2020-м году стоял в пикетах в поддержку политзаключенных по «Московскому делу», неоднократно поддерживал Алексея Навального. Так, в июле 2022-го Кригер приклеил на свою машину наклейки с надписью «Навальный — мой президент» и «Я против Путина. Я — за Навального». Из-за этого он 10 суток провел в изоляторе.
Когда возможность полномасштабной войны с Украиной еще обсуждалась, Михаил уже вышел на пикет против вторжения. Встал с плакатом «Руки прочь от Украины». Его задержали на 10 суток. После освобождения он сразу же вышел на следующий — на Манежную площадь, где спел украинский гимн. Оттуда его забрали на 20 суток.
Всё время, что Кригер был на свободе, он помогал украинским беженцам и политическим заключенным — всем, кто нуждался в поддержке. «Он очень активный человек, который в первую очередь пытается помогать делом. Часто — в ущерб себе, своим делам и работе», — отмечает Сергей Давидис.
А песни в поддержку Украины Кригер исполнял даже на заседании суда. Во время слушания во 2-м Западном окружном военном суде он запел «Червону калину» под всеобщие аплодисменты. Полицейский в ответ на действия Кригера попросил быть потише, однако он только заметил: «А я уже всё спел».
Отвечая на вопросы «Новой газеты» в марте 2023 года, Михаил сказал, что «ожидал, что это возможно [такой исход и заключение], но всё равно задержание оказалось досадной неожиданностью». По словам активиста, в последние годы его всё чаще посещала мысль, что «в нынешнее время место приличного человека — или тюрьма, или эмиграция, или “та сторона”». Выступая за права других, за свободу, он пытался ориентироваться на Горинова или Яшина.
«Весной вынесли приговор. Как тогда папа сказал, главное — “не проиграть” Горинову. Не проиграл. Помню, как день рождения начала отмечать в Матросской тишине, придя с дядей на часовое свидание», — пишет дочь Кригера Екатерина.
В своем последнем слове на суде Михаил открыто заявил: «Преследуют меня за мою сначала антивоенную, а теперь и откровенно проукраинскую позицию, которую я не то что не скрываю, а стараюсь ее продемонстрировать максимально широко и при каждом удобном случае». В мае 2023-го ему, как и Горинову, дали 7 лет колонии общего режима.